Всякий раз, когда для описания какой-либо реальности (предметно-материальной, социальной, культурной, религиозной и др.) используется язык, предназначенный первоначально для функционирования в иной социокультурной среде, неизбежно возникает проблема передачи средствами этого языка понятий, отсутствовавших в реальности, данный язык породившей. Латинский язык, ставший в послеантичный период на много веков универсальным языком европейской цивилизации, в полной мере столкнулся с этой проблемой.
Единственным дошедшим до нас описанием кяхтинского пиджина, сформировавшегося в зоне русско-китайской приграничной торговли, и просуществовавшего до начала ХХ века, является небольшая статья С. И. Черепанова, опубликованная в ИОРЯС в 1853 году [2]. В статье даётся краткое описание фонетики грамматики пиджина, приводятся отдельные слова, и, что особенно ценно, тексты на кяхтинском пиджине с переводом на русский. Лексика приведённая в этой статье и явилась объектом исследования в нашей работе.
Названия стран в абсолютном большинстве языков, имеющих кодифицированную литературно-письменную форму, либо вообще не имеют вариантов, либо их вариативность связана с какими-либо особыми стилистическими регистрами. Так, например, лексема Русь является атрибутом поэтической, торжественно-книжной речи, а такое название Украины как Хохляндия (вар. Хохлостан) имеет ярко выраженный разговорно-пейоративный оттенок.
До настоящего времени языки христианского мира как отдельный объект в науке не рассматривались, что представляется нам несколько странным в свете активного развития в последние десятилетия ХХ века с одной стороны ареальной лингвистики, а с другой – лингвокультурологии.
Пьеса Каэтана Марашевского "Комедия" (1787 год) является одним из шедевров белорусской литературы конца XVIII века. О её создателе мы располагаем небольшими сведениями, в частности, что он был монахом и преподавателем Забельской доминиканской коллегии (недалеко от Полоцка) и что его пьеса была предназначена первоначально для постановки силами учащихся.
Вопрос, вынесенный в заглавие данной статьи, не нов; над ним работали такие отечественные и зарубежные лингвисты, как Л.Э. Калынь [1], Г.А. Климов [2], Р. Леч [3], Д.И. Эдельман [4], Б. Казаку [5], К. Хегер [6], Дж.А. Грирсон [7] и многие другие. Вместе с тем, проблема эта по-прежнему далека от разрешения.
Любое лексикографическое исследование с неизбежностью включает в себя классификационную процедуру. Теонимы русского языка могут быть распределены по группам в соответствии с особенностями их плана выражения, в соответствии с частотностью их употребления, в соответствии с их денотативной и сигнификативной соотнесённостью. Однако прежде чем перейти непосредственно к теме, заявленной в заглавии нашей статьи, следует сказать несколько слов об особенностях того синонимического ряда, который составляет теонимическая лексика русского языка.
Латинский язык, будучи в Средние Века языком права на территории практически всей Западной Европы, оказал колоссальное влияние на формирование юридической терминологии в абсолютном большинстве европейских языков. Не был исключением и старобелорусский - государственный язык Великого Княжества Литовского. Между тем, нам не известно ни одного специального исследования, посвященного латинизмам в старобелорусской юридической терминологии.
Настоящая работа не представляет собой, как это обыкновенно бывает, какого-либо законченного исследования по какому-либо общему или частному вопросу. Цель ее иная - поделиться с читателем некоторыми (возможно, не очень оригинальными) наблюдениями относительно философских оснований современного языкознания. Автор этих строк будет считать, что он достиг своей цели, если эта небольшая статья спровоцирует если не дискуссию, то хотя бы обмен мнениями по данному вопросу.
