(Вестник НГУ. - Новосибирск, 2013)

Прежде чем перейти непосредственно к описанию обозначенного в заглавии данной статьи объекта, следует отметить, что описание языков с точки зрения конфессиональной принадлежности их носителей до сих пор не было представлено ни в мировой, ни в отечественной лингвистике. Между тем, принадлежность к определённому культурно-религиозному миру неизбежно накладывает свой отпечаток на лексику и фразеологию языка, находит своё отражение в стилистических структурах, в большинстве случаев оказывает то или иное влияние на графику и орфографии.
Одним из препятствий на пути к полноценному описанию конфессиональных групп языков является отсутствие необходимого для этого понятийного аппарата. Нам кажется, что в настоящее время такой аппарат может быть сформирован с опорой на предложенное Л. Г. Паниным понятие «язык-консервант». Под языком-консервантом подразумевается язык, за которым «стоит не отдельный народ с его центростремительными интересами» [3, с. 18], но большой цивилизационный регион, объединённый общностью религии и культуры, сформировавшейся под прямым воздействием и в рамках данной религии.
Характерной особенностью языка-консерванта, отличающего его от любого другого языка, является то, что его норма формируется не с опорой на постоянно меняющийся узус, но с опорой на закрытый корпус сакральных текстов, обладающих абсолютным авторитетом в рамках той или иной конфессионально-языковой культуры. В качестве языков-консервантов христианского мира могут рассматриваться: греческий, латинский, церковнославянский, сирийский, геэз, коптский, грабар. Основным языком-консервантом мусульманского мира является классический арабский – язык Корана, а для буддистов в этом качестве выступают, прежде всего, буддийский санскрит и тибетский. Последний особенно актуален для представителей северного, махаянского направления.
Отношения между языком-консервантом и этническими языкам народов, в той или иной степени использующих данный язык-консервант мы рассаматриваем как адстратные, т. е. формирующие «совокупность черт языковой системы, объясняемых как результат влияния одного языка на другой» [Виноградов, 19], при сохранении независимого существования каждого из взаимодействующих языков (в отличие от субстратных и суперстратных отношений). Этнические языки, подвергающиеся адстратному влиянию со стороны одного и того же языка-консерванта образуют его адстратную зону. Отношения между языком-консервантом и языками его адстратной зоны представлены двумя типами: взаимозаменяемым и взаимонезаменяемым. Под взаимозаменяемым типом мы подразумеваем такой тип отношений, при котором и язык-консервант и национально-этнический язык какого-либо из народов его адстратной зоны в равной мере обслуживают сферу сакрального. При взаимонезаменяемом типе отношений обслуживание сферы сакрального принадлежит исключительно языку консерванту. В соответствии со сказанным, все языковые зоны могут быть распределены по трём типам. К первому типу относятся зоны с исключительно невзаимозаменяемым типом отношений. В качестве примера можно привести адстратную зону языка геэз, в которую кроме указанного языка-консерванта входят такие эфиопосемитские языки, как амхарский, тиграй (тигринья), зай, омето, агробба и некоторых других. Взаимонезаменяемый тип представляется нам наиболее древним.
Ко второму типу относятся зоны с исключительно взаимозаменяемым типом. Здесь качестве примера мы можем привести латинскую адстратную зону, охватывающую весь католический мир и включающую в свой состав не одну сотню языков.
К третьей группе мы относим зоны, в которых представлены в равной мере как взаимозаменяемы, так и взаимонезаменяемый типы. В эту группу входит и церковнославянская адстратная зона, к которой относятся рассматриваемые в данной статье языки православных славян. В некоторых православных славянских странах богослужение может вестись как на церковнославянском, так и на своём национальном языке (Сербия, Болгария), а в некоторых – только по-церковнославянски (Россия, Белоруссия). На Украине отмечены отдельные случаи православного богослужения по-украински.
Адстратная зона может быть как гомогенной, так и гетерогенной. Гомогенной мы называем такую адстратную зону, которая включает в себя исключительно близкородственные языки, а гетерогенной, соответственно, такую, которая включает в свой состав неблизкородственные или, даже, вовсе неродственные языки. Под близкородственными языками мы понимаем такие языки, родство между которыми очевидно для их носителей и не требует специального лингвистического обоснования.
Адстратная зона того или иного языка-консерванта формируется не одномоментно. Одни языки входят в неё раньше, другие – позже. Это, в свою очередь, не могло не сказываться на степени адстратного воздействия языка-консерванта на тот или иной этнический язык, находящийся в его адстратной зоне. В ряде случаев количество языков внутри адстратной зоны языка-консерванта возрастало не за счёт расширения территорий конфессии, обслуживаемой данным языком консервантом, но за счёт распада какого-либо из этнических языков данной группы на несколько новых. Так, единый ранее древнерусский язык распадается на русский, белорусский, украинский и русинский уже после вхождения его в церковнославянскую адстратную зону. А романские языки и вовсе выделились из самого языка-консерватна – латыни. Рассмотрим, как протекали такого рода процессы в истории церковнославянской адстратной зоны.
Возникновение церковнославянской адстратной зоны можно отнести ко временам проповеди Кирилла и Мефодия. На тот момент церковнославянская адстратная зона состояла всего только из двух языков: собственно церковнославянского языка-консерванта и не имеющего письменно-литературной формы моравского. После изгнания учеников Кирилла и Мефодия из Моравии, моравский язык (диалект) выпадает из сферы влияния церковнославянского, однако, в его адстратной зоне к этому моменту оказываются болгарские диалекты того времени, на наш взгляд, вовсе не тождественные церковнославянскому языку старославянской эпохи. Несколько позднее церковнославянский язык в качестве письменно-литературного распространяется на сербских землях, а после крещения в 988 году Руси – и среди восточных славян. На данном этапе своего существования церковнославянская адстратная зона может быть охарактеризована как гомогенная с исключительно невзаимозаменяемым типом отношений.
Гомогенность церковнославянской адстратной зоны утрачивается после распространения церковнославянской литургии на румынских землях и, как следствие этого, включения румынского языка в состав данной адстратной зоны. Восстановление гомогенного характера церковнославянской адстратной зоны происходит уже в Новое Время, когда Румынская Православная Церковь начинает использовать румынский язык в качестве богослужебного и порывает с церковнославянской языковой традицией.
В XIV – XV вв. происходит распад восточнославянского языкового единства, и на исторической арене появляются в качестве самостоятельных идиомов русский, белорусский, украинский и русинский. Интересно отметить, что распад единого древнерусского языка примерно совпадает по времени с Эпохой Второго Южнославянского Влияния, основные процессы которой можно охарактеризовать как кодификацию и унификацию церковнославянского языка с одной стороны, и увеличение дистанции между церковнославянским и этническими славянскими языками с другой стороны. Связаны ли между собой эти два процесса (распад восточнославянского единства и второе южнославянское влияние) или нет, мы сказать затрудняемся.
До определённого периода между церковнославянским языком и этническими литературно-письменными языками православных славян существовало распределение функций, в соответствии с которым церковнославянский обслуживал по преимуществу религиозно-философскую сферу, а национальные славянские языки – светскую. Впервые эта ситуация оказалась нарушенной на землях нынешней Белоруссии. В 1580 году белорусский просветитель Василий Тяпинский издал Евангелие с параллельным текстом на церковнославянском и белорусском языках [Галенчанка, с. 545]. Национальный славянский язык впервые вторгается в сферу сакрального, однако языковая ситуация в церковнославянской адстратной зоне по-прежнему остаётся взаимонезаменяемой: в богослужебную сферу старобелорусский язык не вторгается, издание Тяпинского остаётся книгой для приватного чтения. Вместе с тем недооценивать значение этого перевода не стоит. Благодаря ему в старобелорусском языке формируются лексические и лексико-фразеологические средства, необходимые для передачи смыслов, ранее выражавшихся исключительно по-церковнославянски.
На территории России этот процесс начался значительно позже – после реформ Петра I, когда началось издание религиозной литературы на русском языке. Апогеем этого процесса стало издание Библии на русском языке в 1876 году. Впрочем, синодальный перевод так и не приобрёл статуса литургически значимого текста, но, как и перевод Василя Тяпинского в средневековой Белоруссии, остался книгой для домашнего чтения.
Взаимозаменяемые отношения между церковнославянским и местным национальным языком складываются в трёх странах славянского мира – Сербии, Болгарии и Македонии уже в ХХ столетии. В Болгарии и Македонии национальные языки вообще становятся основными языками богослужения. Церковнославянская литургия служится крайне редко, как правило, по особо торжественным случаям. В сербской церкви священник сам выбирает, на каком языке ему вести службу, при том, что церковнославянский всё ещё остаётся основным литургическим языком в Сербии [Кончаревић, с. 63].
В Белоруссии и на Украине белорусский и украинский языки активно используются в литургии самопровозглашёнными, и в силу этого неканоническими автокефальными церквями, однако можно ли рассаматривать эти церкви как часть православного мира – этот вопрос для нас остаётся открытым.
Список литературы
Виноградов В. А. Адстрат // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 19.
ГалечанкаГ. Я. Цяпінскі // Францычк Скарына і яго час. Энцыклапедычны даведнік. Мінск: Беларуская савецкая энцыклапедыя, 1988. С. 545.
Кончаревић К. О богослужебном jезику Српске Цркве у прошлости и данас // Научни састанак слависта у Вукове Дане. Београд, 1996. Књ. 25/2. C. 57 – 66.
Панин Л. Г. Церковнославянский язык и языковая культура // Родной язык, родное слово. Новосибирск, 2004. С. 18 – 33.